Как бы помягче выразиться?

Тема нынешней недели свалилась на меня, как снег на голову. Мобильник бился в конвульсиях: звонили коллеги из Москвы, Ростова, из разных концов страны и даже из-за рубежа. Требовали срочных комментариев по поводу «сверхъестественной новости»: Министерство юстиции РФ утвердило поправки в правила внутреннего распорядка следственных изоляторов, согласно которым в СИЗО запрещены тюремный жаргон и мат.

Ко мне обращались как к специалисту в области уголовно-арестантского жаргона и «блатного фольклора». Этой темой я занимаюсь три десятка лет и как филолог, и как человек, отдавший «тюремной» журналистике почти 20 годков, неплохо знающий мир «сидельцев» изнутри, написавший немало книг и исследований по теме. Комментарии я всем раздавал честно, хотя с трудом удерживался от той самой лексики, которую категорически запретил Минюст. Потому что «сенсацию» наши «акулы пера», как выяснилось, выковыряли пальцем из носа. На самом деле использование криминального жаргона и нецензурной лексики категорически запрещено Правилами внутреннего распорядка исправительных учреждений еще с советских времен. Запрет этот никогда не отменялся. Он перекочевывал из одних Правил в другие.

Вот и сейчас, хотя речь идет об утверждении поправок в текст Правил, но запрет на жаргон, мат и прочие «излишества» остался в неизменном виде. С чего же вдруг такой гвалт и суета? «Российская газета» пишет, что, согласно новым поправкам, «отныне тюремный жаргон и мат в следственных изоляторах находятся под строгим запретом». А прежде что, не находились?

Так же трактует «нововведения» газета «Известия». Издание даже цитирует возмущенный комментарий адвоката Юрия Гервиса: «Получается, что человек может пару раз выругаться, а ему за это начнут выносить взыскания. Это уже будет формой воздействия, потому что, например, взыскания отражаются на УДО, на разрешениях на свидания». Интересно, этот адвокат что, только вчера родился? Как же он защищает своих клиентов, если не знает элементарных норм, которые действуют со времен царя Гороха? 

Какое издание ни открой, везде паника: «По мнению правозащитников и адвокатов, новые запреты могут стать благодатным полем для злоупотреблений со стороны сотрудников ФСИН». 

«Если человек будет ругаться матом или использовать жаргон, сотрудники СИЗО его сначала предупредят, - цитируют «Известия» сотрудника Федеральной службы исполнения наказаний, который почему-то предпочел сохранить инкогнито. - Если он не поймет и будет сознательно продолжать нарушать правила, ему могут вынести выговор. При систематических нарушениях арестанта могут поместить в карцер на 15 суток». А «выговор в личном деле арестанта может грозить ему в дальнейшем неприятностями» - например, отказом в условно-досрочном освобождении.

Опомнились. Как будто раньше было иначе...

Уж простите это жаргонное выражение (мне можно, я не в СИЗО), означающее - «что за истерика на пустом месте»? К сожалению, ситуация демонстрирует уровень современных журналистов, который зачастую находится «ниже плинтуса». Репортеры раздувают сенсацию там, где ее нет, не сумев разглядеть настоящего информационного повода. 

А он есть. Согласно поправкам, права арестантов значительно расширяются. В частности, подозреваемым и обвиняемым теперь разрешено иметь при себе электрические чайники, гели для душа, для бритья и дезодоранты (за исключением аэрозолей). Кроме того, следственно-арестованные с нового года могут приобретать товары по безналичному расчету с использованием электронных терминалов.

Но, раз уж речь у нас пошла о языке тюремного населения, вернемся к теме. Насколько вообще эффективны запреты на мат и жаргон в местах изоляции? Увы, эффект от подобных запрещений - нулевой. Ну-ле-вой. В СИЗО, тюрьмах и колониях дело обстоит так же, как и в остальном обществе. У нас ведь и на свободе законодательно запрещено ругаться матом в публичных местах и в средствах массовой информации. За это полагается административное наказание. Употребление жаргонных выражений, правда, наказания не влечет, однако уголовный сленг тоже не приветствуется. Но и нецензурщину, и блатные словечки нередко можно слышать в транспорте, на улице, в школах, даже в детских садах. Я уже не говорю о дворах и подворотнях, тем более о семейных «гнездах». 

Язык ведь отражает состояние общества, является симптомом его здоровья или болезни. Поэтому лечить в первую очередь надо общество, а не язык. Уголовный жаргон захлестнул страну с конца 80-х и раковыми метастазами стал разъедать ее в «лихие 90-е», когда престижно стало бандитствовать, заниматься криминальным бизнесом, когда грамотность, высшее образование, честность и порядочность не ставились ни во что. Не случайно фразу «твори добро» перелицевали в «твори бабло»... 

Сегодня мы продолжаем пожинать эти плоды. Хотя с началом нового тысячелетия и общество стало стабильнее, и престиж образования повысился, и криминалу хвоста чуть прищемили. Однако, опять же переходя на арго, понемногу «включается обратка» и разрушительная психология хапуг, блатарей, мошенников и неучей снова начинает разъедать мозги нынешнего поколения. Впору вспомнить меткую блатную поговорку: «Россия держится на блате, туфте и мате»…

Но если запреты не действуют на свободе, с чего мы взяли, что они будут эффективны за «колючкой»? Здесь надо учитывать два момента. Что касается жаргона, мало кто вообще представляет, что это такое. Впечатления черпаются в основном от уличных гопников и алкашей. На самом деле русское арго - богатейшая лексическая система, созданная во многом на основе живого русского языка с его фольклором - пословицами, поговорками, присказками, приметами, толкованием снов... «Лох», «гаманец», «ботало», «базло», «лантух» и многие другие слова - обычная народная речь. Но даже если речь о «чистом» жаргоне: какой смысл запрещать называть ложку «веслом», кружку - «зэчкой», стол - «общаком», дверь - «тормозом» и т.д.? Более дурное занятие, нежели борьба с арго, я с трудом могу себе представить.

С матом - дело иное. Однако в «зоне» мата всегда было куда меньше, чем на воле. Потому что за каждое слово здесь приходится серьезно отвечать. И народ привыкает «следить за базаром». Чаще всего мат используется как художественное средство в составе поговорок да присказок. 

По большому счету, все происходит с точностью до наоборот: именно сотрудники за несколько месяцев быстро осваивают жаргон. Это принято называть «профессиональной деформацией». Я бы предпочел термин Солженицына - «языковое расширение»... 

Но мы так и не ответили на главный вопрос: почему именно сейчас, в начале нового года, поднялась странная свистопляска по поводу запрета жаргона и мата за решеткой? 

По-моему, мы имеем дело с отвлекающим маневром, попыткой переключить внимание общества с важной, тревожной информации на чушь и белиберду. Но тогда интересно: от чего же нам хотят «отвести глаза»?

А все достаточно очевидно, если сопоставить некоторые даты. Вернее, дата одна, события разные. Суета вокруг поправок о мате и жаргоне началась 14 января. В тот же день прошла информация о том, что возбуждено уголовное дело в отношении начальника УФСИН России по Республике Коми генерал-лейтенанта внутренней службы Александра Протопопова, который подозревается... в краже покрытия федеральной трассы. Следователи считают, что господин Протопопов с подельниками демонтировал 7 тысяч бетонных плит, то есть была разобрана дорога длиной 50 км! 

Впрочем, эта новость все же прозвучала достаточно громко, и приглушить ее не удалось. Зато как-то за бортом оказалась другая информация от того же 14 января. Комитет Госдумы по безопасности и противодействию коррупции предложил принять в первом чтении правительственный законопроект, который запрещает становиться членами общественных наблюдательных комиссий (ОНК) людям, имеющим осужденных близких родственников. Выдвигать кандидатуры на посты членов ОНК не смогут организации, включенные в реестр иностранных агентов. В сам процесс формирования ОНК предлагается включить фильтр региональных общественных палат. Теперь и с ними нужно будет согласовывать кандидатуры членов ОНК.

Кроме того, правозащитнику нельзя будет обсуждать с подозреваемым или осужденным вопросы, «не относящиеся к обеспечению прав подозреваемых и обвиняемых», вмешиваться в медицинскую деятельность, в том числе в проведение психиатрического освидетельствования и судебно-психиатрических экспертиз, и т. д.

Против ряда положений законопроекта выступил Совет по правам человека при президенте, а также зампредседателя комитета по безопасности Александр Хинштейн, который возмущенно поинтересовался, почему сотрудник ФСИН, отвечающий за содержание осужденного, может иметь судимого родственника, полицейский, задержавший осужденного, может иметь судимого родственника, следователь может, конвоир может, а общественник, который занимается защитой прав арестантов, - не может. Хинштейн также назвал сокращение полномочий членов общественных комиссий в части проведения бесед с осужденными подрывающим «суть и идеологию ОНК» и посчитал недопустимым согласовывать кандидатуры общественников с региональными общественными палатами, назвав их «не всегда эффективными организациями».

В результате дискуссии проект был направлен на доработку.

Правозащитник Андрей Бабушкин считает, что суть президентских поручений правительству заключалась в необходимости совершенствовать институт общественного контроля, но подготовленные поправки только вредят делу.

Вот эта информация - действительно повод для серьезного обсуждения. Но мне снова только что позвонили с московского радио - насчет запрета жаргона в следственных изоляторах...