Дозвольте сегодня поговорить о нашем с коллегами профессиональном празднике. Он совпадает с другим странным торжеством – старым новым годом. Российский народ отмечает два Новых года, а мы – два Дня печати: один 13 января, другой 5 мая. Правда, нынешний называется День российской печати, а майский – День советской печати. Но, по сути, эти два определения бессмысленны. Разве факт моего появления на свет в СССР означает, что теперь меня следует считать дважды рождённым?
Впрочем, речь не о парадоксах российского календаря. Вспомнил, что в 2019-м исполняется 40 лет с того дня, как я окончил отделение журналистики филологического факультета Ростовского госуниверситета и вышел, грубо говоря, на большую дорогу… Такое событие грех не отметить.
Российский народ отмечает два Новых года, а журналисты – два Дня печати.
И пусть праздник уже скромно отшумел и завял, я всё же позволю себе высказать пару-тройку мыслей по поводу, используя служебное положение.
Немного о своём: был ли покойный нравственным человеком?
Иногда мы с коллегами пытаем друг друга: а если снова начать, ты бы выбрал опять? В смысле стали бы мы снова плясать чечётку на граблях журналистики или поберегли бы свои не особо чугунные лбы? Многие из моих бывших однокурсников уже давно ответили на этот вопрос, уйдя из профессии или даже не вступая на этот сомнительный путь. Теперь они бизнесмены, библиотекари, скромные пенсионеры или заслуженные алкоголики. Что до меня, считаю саму постановку вопроса некорректной. Ещё древние китайцы разумно заметили: «Не человек выбирает путь, а путь выбирает человека». Печальный весельчак О’Генри взглянул на это дело с иного ракурса: «Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет выбирать дорогу».
Например, я решил стать журналистом в шестом классе. Хотя даже отдалённо не представлял, что такое журналистика, а главное – был стеснительным, не особо коммуникабельным подростком. И вот с какого бодуна мне пришла в башку такая нелепая идея?! Но ведь стал же. В выпускном классе даже издавал рукописный журнал «Улей», который пользовался огромным успехом. Тогда же чуть не вылетел из школы за свою порочную страсть. Мы с приятелем вечером сняли со стенда школьную стенгазету (издание комсомольской организации!) и вывесили вместо неё издевательскую стихотворную пародию о том, как в лесу зверьё выпускало листок, высмеивая пороки людей: «Там за стихи взялись газели, Ишак заметки поставлял…». «Ишак» – это завуч школы, на всякий случай. Скандал был жуткий, но его удалось замять.
Я пришёл в журналистику, когда в моде был стиль а-ля «Экскаватор щедро одаривал нас каменными глыбами». Был рядовым корреспондентом, редактором ведомственной и областной газет, собкором центральных, стрингером забугорных. В постперестроечную пору после моих публикаций людей выпускали и сажали, награждали и увольняли. Приятно вспомнить. Но есть и воспоминания не особо приятные. О том, как не справился с темой и было стыдно от ощущения собственной убогости. О статьях, которые отвергались премудрыми пескарями: «У нас же не газета юных самураев, чтобы устраивать себе харакири…». А настоять на своём я не смог.
Бесит, когда всякая шушваль норовит окрестить тебя или коллег «продажными писаками». Убеждать, что ты не верблюд – бесполезно. Отплёвываясь, только докажешь обратное.
И всё же – могу ли я утвердительно ответить на знаменитый вопрос Оси Бендера: «Был ли покойный нравственным человеком?». Ну, не знаю… В журналистике нравственность – понятие относительное. Да, не продавался. Но это всё равно что гордо заявлять: «Не злодей я и не грабил лесом». Тоже мне заслуга. А деньги, кстати, предлагали. Чаще всего – именно жертвы произвола. Просят написать, заступиться, а в конце шёпотом: «Сколько это будет стоить?». Стандартно отвечал, что не делаю бизнеса на чужом горе. Нагло врал. Журналистика зачастую и есть бизнес на чужом горе. Остро чувствуешь это, когда начинаешь работать на центральные издания, которые почему-то совершенно не интересуются надоями, урожаями и выставкой детского рисунка. Каждое утро просыпаешься с надеждой: может быть, убили ну хоть какого-то главу хоть чего-нибудь? Или что-ништо взорвали? На худой конец – ограбили банк или отравили окружающую среду. Ничего? Опять день пропал…
И чем страшнее трагедия, тем больше можно на ней заработать. И денег, и известности. Звучит цинично, но зато чистая правда.
Был конь, да заезжен…
Новая Россия долгое время держала одно из первых мест среди стран, где профессия журналиста особо опасна. Сейчас уже не то. То есть, конечно, и бьют нашего брата (вкупе с сестрой), и даже убивают. Прежде всего – в горячих точках. Но порою такие точки вспыхивают внутри страны, во вполне «беспечальных» местах. В том числе и на Дону. Впрочем, не надо обольщаться: далеко не всем так везёт. На многих не обращают внимания ни киллеры, ни читатели…
Журналистика зачастую – бизнес на чужом горе. Чем страшнее трагедия, тем больше можно на ней заработать. И денег, и известности.
Мне повезло. Несколько раз бывало страшно. Очень страшно. До и после выхода материалов. Такое счастье не каждому дано. Когда близкие крутят пальцем у виска: «Ты совсем одурел?! Что ты пишешь? Размажут по стене, и добрым словом никто не помянет!» – это дорогого стоит. Слава Богу, обошлось. И надеюсь, найдутся люди, которые всё же помянут добрым словом. А сколько тех, кто помянёт нецензурным!
Нынче уже не то. Конечно, можно проклинать ельцинскую эпоху, и есть за что. Но, на мой скромный взор, СМИ тогда были куда более свободными, кусачими, на их выступления реагировали чиновники и руководящие дяди, их и уважали, и ненавидели, и боялись. Это действительно походило на «четвёртую власть». Помню свою корреспонденцию «Дом, который похож на гроб» – об аварийной девятиэтажке в одном из районных центров области. На протяжении нескольких лет жители не могли добиться ни ремонта, ни расселения, а дом разваливался, трещал по швам. Люди разъехались по родственникам, снимали квартиры, но районное и областное начальство плевать на это хотело. И представьте: хватило одной публикации, чтобы через день после неё вопрос был решён! Другие ребята могут рассказать десятки историй из своей практики, куда более впечатляющих.
А сейчас? На прессу, телевидение, интернет уже мало кто реагирует. Да и критики-то особой не звучит. Серьёзные издания вытесняются таблоидами, «жёлтой» прессой, развлекаловкой, оболваниванием читателя. Студные времена пришли для российской журналистики. И не только для российской. В Европе, в Штатах, по всему миру многие отмечают катастрофическое падение уровня профессионализма репортёров, аналитиков, публицистов, колумнистов, ведущих телевизионных передач, ток-шоу.
Достаточно вспомнить недавний чудовищный скандал с журналистом немецкого еженедельника Der Spiegel Клаасом Релотиусом, который на протяжении семи лет буквально «высасывал из пальца» лживые репортажи, придумывал людей, яркие детали, истории. Больная фантазия и бойкое перо позволяли ему дурачить не только доверчивую публику, но и своих коллег, причём он водил за нос специальный отдел «Шпигеля», сотрудники которого были обязаны тщательно проверять достоверность публикаций. За свои репортажи Релотиус получал престижные премии: «Журналист года» от CNN (2014), премия Европейской прессы (2017), премии «Немецкий репортер» (2013, 2015, 2016, 2018). В начале декабря «сказочник» получил награду в Берлине за лучший репортаж, а в конце месяца его разоблачил другой сотрудник «Шпигеля» – Хуан Мурено. Редакция попыталась замять дело, но факты были слишком очевидными.
СМИ в ельцинскую эпоху были более свободными, кусачими, их уважали, ненавидели, боялись. Это действительно походило на «четвёртую власть».
Грустно всё это, дорогие мои соплеменники. Можно, конечно, утешить себя тем, что ещё не всё потеряно. Да, наверное. Но потеряно слишком многое. Поэтому я давно уже отмечаю не День печати, а День печали. Хотя и надеюсь на лучшее.
Поздравление братьям по крови
Я встряхну бутыль, и броженьеПробку вышибет в небеси:
Боже, благослови блаженных
Щелкопёров всея Руси!
Что ползком, по грязи, под плетью,
Вечно слыша то «Мразь!», то «Бис!»,
Пёрли к новому тысячелетью –
И, как видите, доползли-с.
В свинский год я слегка хамею –
Мы не свиньи с вами, братва!
Журналюги, скорее, змеи, –
Жаль, что не о трёх головах.
Но пока нас жизнь не прижала –
А оно не исключено, –
Но пока нам не вырвали жала
И не ткнули носом в (но-но!) –
Позабудем про все тревоги,
Разгуляйся нынче, душа!
ВЫ НАС СЛЫШИТЕ, БАНДЕРЛОГИ?!
Вам сегодня можно дышать.