Дата публикации:
24 июл 2018 г.
24 июля 1942 года советские войска оставили город Ростов-на-Дону. Началась оккупация…
1446
«Камни прошлого – это ступени в будущее» – китайская мудрость, проверенная тысячелетиями.
«Исторично все – от истории великих государств до биографии отдельного индивида», – утверждал мой муж, краевед, профессор Владислав Смирнов.
Его книга «Ростов под тенью свастики» «выросла» из газетных колонок и передач на радио, которые вел Смирнов. В них люди вспоминали о жизни во время двух оккупаций. Книга – единственная в мемуарной литературе, где документально отражена эта сторона войны. Неслучайно ее высоко оценили не только читатели, но и немецкие военные историки.
В ответ на рецензии в газетах, выступления автора на радио, телевидении, в адрес Славы потоком пошли письма от ростовчан и со всей Ростовской области. Большинство писем, которые хранил он в своем архиве, датированы 2002 годом. Могло бы и должно было бы выйти продолжение книги, но трагическая гибель Владислава Вячеславовича в 2014 году сломала эти планы.
Я до сих пор не могу (не хватает душевных сил) разобрать весь архив. Не знаю, как и кому Владислав отвечал. Очень боюсь, что многих адресатов сегодня, в 2018 году, я не застану в живых.
Готовить эти письма-исповеди к печати было тяжело. Но – надо.
Я обращаюсь ко всем читателям любимой газеты «Комсомолец» – «Наше время», где когда-то Владислав Смирнов начинал свой творческий путь. Не дайте умереть памяти! Расспросите старшее поколение, узнайте о том, как пережили войну в вашей семье. Спрашивайте чаще о своих родных… Нельзя жить Иванами, не помнящими родства.
Пусть вдохновят вас и подвигнут к размышлению о дне сегодняшнем бесхитростные строки рассказов наших земляков.
Елена СМИРНОВА
«Отдала бы деньги вам…»
«22.02.2002 г., Ростов-на-Дону
Здравствуйте, Владислав Вячеславович!
С Вашего позволения, я веду с Вами беседу. Я, Ларина Г.Н., родилась в г. Ростове, на Левом берегу Дона, 5 октября 1937 г. и живу по сей день... Я хочу Вам описать несколько эпизодов, что запомнились мне на войне…
Мама держит меня на руках, плачет – прощается с папой, он уходит на фронт…
Помню, мама держала меня за руку, и мы бежали вдоль реки. Мама захотела пить, наклонилась к воде, зачерпнула ладонью воду, хотя в Дону плавали обгоревшие трупы...
Потом, через некоторое время... мама у кого-то на крыльце просит картофельные очистки, немцы швыряют вместе со мной с крыльца, она падает, и я реву…
Маму забирают копать окопы, и я с бабушкой ходим по деревням и просим милостыню. Была осень, я плачу, хочу догнать бабушку и вцепиться за край ее длинной юбки, но она не останавливается; ноги босые, и я их накалываю о скошенную, а может быть, обгоревшую траву. Пришли в какую-то деревню, и кто-то дал в маленькой миске водички, заправленной костяной мукой, и бабушке моей говорят: «Там сосед от голода повесился».
Потом, когда приехали в г. Ростов из деревни, временно жили на улице Ульяновской, так как наше жилище бывшее сгорело, и был вечером салют. Люди друг друга обнимали, плакали, кто смеялся. Мама моя рыдала, так как получила извещение, что папа пропал без вести в апреле 1943 г. …
Потом был голод, помню маму плачущую; достает какой-то оставшийся чудом отрез х/б ткани, чтобы отнести на рынок поменять на что-нибудь. Приносит стакан манной крупы, чтобы сварить кашу. Я грызу углы печки и, не дождавшись каши, падаю в обморок… Часто стояла на коленях, просила смерти у Бога, я так хотела кушать – а не было ничего.
Потом, когда ходила в школу через мост Буденновский, часто смотрели на пленных немцев, которые убирали оставшиеся развалины. Помню паек – 125 грамм хлеба. Я, пока дойду до дому, вытаскаю его по крошечкам, а маме, конечно, ничего не доставалось. Царство ей небесное, пусть она простит меня, невдомек мне было, что ведь она тоже хочет кушать…
Игрушками были – пули, я с ними и спала, и играла, и спать их укладывала. Мама в это время строила избушку – брала грязь с дороги и лепила стены. Много воды утекло с тех пор, но один фауст-патрон выжил до 1978 г. в нашем огороде. И вот когда я провожала сынулю в армию, он объявился на свет и чуть не стал виновником нашей смерти…
Вы скажете, что все это повторение. Все правильно, но у каждого свое. Извините меня, но если бы у меня были деньги, я без разговора лишнего отдала их Вам, чтобы Вы сделали благое дело.
Удачи Вам и здоровья кавказского. С уважением к Вам – ЛАРИНА Г.Н.».
«Хочу сказать о людях»
«Когда началась война, мне было 4,5 года, и воспоминания мои где-то в глубине, кое-что помню четко, а что-то запомнилось по рассказам и воспоминаниям мамы.
Жили мы тогда в зерносовхозе № 3 им. Сталина (потом его переименовали в «Россию», а теперь – просто поселок Знаменка) Морозовского района.
Помню чудный солнечный день, когда провожали папу на фронт. Мы с подружкой разыгрались в дочки-матери, мне не хотелось оставлять игру, и я сказала подружке: «Лена, ты не уходи, мы сейчас проводим папу на фронт и будем хорошо с тобой играть».
Где нам было докумекать, что такое война...
Лето 1942 года. Немцы дошли до нас. Эвакуировать нас никто не собирался, пытались эвакуировать скот, архив совхозный вывезти – дошли только до переправы через Дон в Старой Цимле, налетели немецкие самолеты, разбомбили переправу, утонул скот вместе с архивом. Как только слух дошел, что немцы с Морозовской идут на совхоз, наши мамочки, бабушки навязали узелки, детей – кого за руки, кого подмышки и побежали. Убежали далеко – до балки, посидели-посидели в балке до вечера, дальше идти некуда, пришлось возвращаться по своим углам. А тут уже хозяйничают «гости».
Бесцеремонно расселились в наших хатках, нам, правда, отдали уголки, совсем на улицу не выбросили. С немцами были и румыны. Все они требовали «Курки, яйки, млеко!». Выгребали все продукты, вещи, копались даже в шкатулках и вазочках с безделушками.
Под стены наших хаток наставили танков. Мы с братишкой (к этому времени ему было уже 2 года) были на улице во дворе, вот мечется танк, я за руку братишку и побежали в сторонку, а танк разворачивается на нас. Мы стали метаться, а танк – куда мы, туда и он. Потом нам попалась ямка из-под замеса (когда хаты мазали глиной, для этого раскапывали ямы до глины и там делали замесы), мы сиганули в эту ямку, он от нас отстал. Видимо, это он с нами наигрался, если бы захотел раздавить, никакая ямка не спасла бы. Можно ли забыть такое?
Еще немного хочу сказать о людях, как все помогали друг другу, какие-то сплоченные были в этой беде. Я никогда не слышала, чтобы кто-то сделал подлость, предательство. Наоборот, припоминаю, как взрослые говорили про старосту (так, кажется, называется назначенный немцами старший в селении), что он, тайно, конечно, предупреждал людей, если немцы собирались или скот отнимать и угонять, или еще какие акции.
Слава Богу, что благодаря неравнодушным людям, как Смирнов В.В., эта одна из составляющих страшной войны – оккупация – не останется белым пятном в сознании людей.
Л.В. КРИВОШЛЫКОВА».
Подранки
Очень подробные воспоминания своей неграмотной матери прислала Л.В. ЖУКОВА. Родилась Любовь Владимировна в 1937 году, помнит сама немногое, но «буквально каждый эпизод я пропустила через свое сердце, так ярко, эмоционально обо всем мне рассказывала моя мать».
«Мать оставляла меня с тетей и дедушкой, а иногда и с соседями, и уезжала на менку… Все, что можно было обменять, моя мать вынесла из дома. Во время поездок моя мама познакомилась со многими людьми, с некоторыми она поддерживала еще долгие годы связь… Моя мать была маленького роста, хрупкая женщина. И сейчас, вспоминая, я удивляюсь, как она могла поднимать мешки, преодолевать невзгоды. Бывало, и отнимали наменянное. И тогда домой возвращались пустыми. Питались мы с мамой мамалыгой, конечно, без мяса и хлеба. Многие не имели и этого.
Жила на Нижней Гниловской какая-то мамина подруга. Она предложила моей матери приехать к ней пожить. Нам фактически негде было жить, да и от центра как будто подальше, меньше бомбят.
Взяла мать меня, попросилась на подводу, которая ехала в ту сторону, и мы поехали по Портовой. А немецкий самолет стал преследовать нас, то снижаясь, то снова поднимаясь. Он «сопровождал» нас почти до самого места. Пули он, наверное, экономил, но поиздевался вдоволь. Бреющем полетом он едва не касался нас…
А над городом выла сирена. Не дай Бог никому испытать это. Ростов – узловой центр, ворота Кавказа, и поэтому его бомбили без передышки. Пригородные районы ночью освещали зажигательные бомбы. И если такая «зажигалка» падала на крышу дома, то он сгорал. А центр города горел. С нашего переулка, как на ладони, был виден весь Ростов, и я это помню. Весь Ростов был в огне. Горели жизненно важные объекты, такие как вокзал, хлебозавод, кондитерская. И еще долгие годы в городе оставались остовы сожженных домов. Очень долго не восстанавливалось здание, где сейчас часовой завод. Помню пленных немцев. Их можно было встретить на улицах Ростова. Они восстанавливали город. Почему-то запомнились мне их сытые физиономии. Может быть, потому, что я была чрезмерно тощей.
Кто-то назвал нас подранками. Это очень меткое определение. Мне было очень тяжело без отца. И вообще я считаю, что родители нужны всегда, сколько бы лет им ни было.
Л.В. ЖУКОВА».
«Исторично все – от истории великих государств до биографии отдельного индивида», – утверждал мой муж, краевед, профессор Владислав Смирнов.
Его книга «Ростов под тенью свастики» «выросла» из газетных колонок и передач на радио, которые вел Смирнов. В них люди вспоминали о жизни во время двух оккупаций. Книга – единственная в мемуарной литературе, где документально отражена эта сторона войны. Неслучайно ее высоко оценили не только читатели, но и немецкие военные историки.
В ответ на рецензии в газетах, выступления автора на радио, телевидении, в адрес Славы потоком пошли письма от ростовчан и со всей Ростовской области. Большинство писем, которые хранил он в своем архиве, датированы 2002 годом. Могло бы и должно было бы выйти продолжение книги, но трагическая гибель Владислава Вячеславовича в 2014 году сломала эти планы.
Я до сих пор не могу (не хватает душевных сил) разобрать весь архив. Не знаю, как и кому Владислав отвечал. Очень боюсь, что многих адресатов сегодня, в 2018 году, я не застану в живых.
Готовить эти письма-исповеди к печати было тяжело. Но – надо.
Я обращаюсь ко всем читателям любимой газеты «Комсомолец» – «Наше время», где когда-то Владислав Смирнов начинал свой творческий путь. Не дайте умереть памяти! Расспросите старшее поколение, узнайте о том, как пережили войну в вашей семье. Спрашивайте чаще о своих родных… Нельзя жить Иванами, не помнящими родства.
Пусть вдохновят вас и подвигнут к размышлению о дне сегодняшнем бесхитростные строки рассказов наших земляков.
Елена СМИРНОВА
«Отдала бы деньги вам…»
«22.02.2002 г., Ростов-на-Дону
Здравствуйте, Владислав Вячеславович!
С Вашего позволения, я веду с Вами беседу. Я, Ларина Г.Н., родилась в г. Ростове, на Левом берегу Дона, 5 октября 1937 г. и живу по сей день... Я хочу Вам описать несколько эпизодов, что запомнились мне на войне…
Мама держит меня на руках, плачет – прощается с папой, он уходит на фронт…
Помню, мама держала меня за руку, и мы бежали вдоль реки. Мама захотела пить, наклонилась к воде, зачерпнула ладонью воду, хотя в Дону плавали обгоревшие трупы...
Потом, через некоторое время... мама у кого-то на крыльце просит картофельные очистки, немцы швыряют вместе со мной с крыльца, она падает, и я реву…
Маму забирают копать окопы, и я с бабушкой ходим по деревням и просим милостыню. Была осень, я плачу, хочу догнать бабушку и вцепиться за край ее длинной юбки, но она не останавливается; ноги босые, и я их накалываю о скошенную, а может быть, обгоревшую траву. Пришли в какую-то деревню, и кто-то дал в маленькой миске водички, заправленной костяной мукой, и бабушке моей говорят: «Там сосед от голода повесился».
Потом, когда приехали в г. Ростов из деревни, временно жили на улице Ульяновской, так как наше жилище бывшее сгорело, и был вечером салют. Люди друг друга обнимали, плакали, кто смеялся. Мама моя рыдала, так как получила извещение, что папа пропал без вести в апреле 1943 г. …
Потом был голод, помню маму плачущую; достает какой-то оставшийся чудом отрез х/б ткани, чтобы отнести на рынок поменять на что-нибудь. Приносит стакан манной крупы, чтобы сварить кашу. Я грызу углы печки и, не дождавшись каши, падаю в обморок… Часто стояла на коленях, просила смерти у Бога, я так хотела кушать – а не было ничего.
Потом, когда ходила в школу через мост Буденновский, часто смотрели на пленных немцев, которые убирали оставшиеся развалины. Помню паек – 125 грамм хлеба. Я, пока дойду до дому, вытаскаю его по крошечкам, а маме, конечно, ничего не доставалось. Царство ей небесное, пусть она простит меня, невдомек мне было, что ведь она тоже хочет кушать…
Игрушками были – пули, я с ними и спала, и играла, и спать их укладывала. Мама в это время строила избушку – брала грязь с дороги и лепила стены. Много воды утекло с тех пор, но один фауст-патрон выжил до 1978 г. в нашем огороде. И вот когда я провожала сынулю в армию, он объявился на свет и чуть не стал виновником нашей смерти…
Вы скажете, что все это повторение. Все правильно, но у каждого свое. Извините меня, но если бы у меня были деньги, я без разговора лишнего отдала их Вам, чтобы Вы сделали благое дело.
Удачи Вам и здоровья кавказского. С уважением к Вам – ЛАРИНА Г.Н.».
«Хочу сказать о людях»
«Когда началась война, мне было 4,5 года, и воспоминания мои где-то в глубине, кое-что помню четко, а что-то запомнилось по рассказам и воспоминаниям мамы.
Жили мы тогда в зерносовхозе № 3 им. Сталина (потом его переименовали в «Россию», а теперь – просто поселок Знаменка) Морозовского района.
Помню чудный солнечный день, когда провожали папу на фронт. Мы с подружкой разыгрались в дочки-матери, мне не хотелось оставлять игру, и я сказала подружке: «Лена, ты не уходи, мы сейчас проводим папу на фронт и будем хорошо с тобой играть».
Где нам было докумекать, что такое война...
Лето 1942 года. Немцы дошли до нас. Эвакуировать нас никто не собирался, пытались эвакуировать скот, архив совхозный вывезти – дошли только до переправы через Дон в Старой Цимле, налетели немецкие самолеты, разбомбили переправу, утонул скот вместе с архивом. Как только слух дошел, что немцы с Морозовской идут на совхоз, наши мамочки, бабушки навязали узелки, детей – кого за руки, кого подмышки и побежали. Убежали далеко – до балки, посидели-посидели в балке до вечера, дальше идти некуда, пришлось возвращаться по своим углам. А тут уже хозяйничают «гости».
Бесцеремонно расселились в наших хатках, нам, правда, отдали уголки, совсем на улицу не выбросили. С немцами были и румыны. Все они требовали «Курки, яйки, млеко!». Выгребали все продукты, вещи, копались даже в шкатулках и вазочках с безделушками.
Под стены наших хаток наставили танков. Мы с братишкой (к этому времени ему было уже 2 года) были на улице во дворе, вот мечется танк, я за руку братишку и побежали в сторонку, а танк разворачивается на нас. Мы стали метаться, а танк – куда мы, туда и он. Потом нам попалась ямка из-под замеса (когда хаты мазали глиной, для этого раскапывали ямы до глины и там делали замесы), мы сиганули в эту ямку, он от нас отстал. Видимо, это он с нами наигрался, если бы захотел раздавить, никакая ямка не спасла бы. Можно ли забыть такое?
Еще немного хочу сказать о людях, как все помогали друг другу, какие-то сплоченные были в этой беде. Я никогда не слышала, чтобы кто-то сделал подлость, предательство. Наоборот, припоминаю, как взрослые говорили про старосту (так, кажется, называется назначенный немцами старший в селении), что он, тайно, конечно, предупреждал людей, если немцы собирались или скот отнимать и угонять, или еще какие акции.
Слава Богу, что благодаря неравнодушным людям, как Смирнов В.В., эта одна из составляющих страшной войны – оккупация – не останется белым пятном в сознании людей.
Л.В. КРИВОШЛЫКОВА».
Подранки
Очень подробные воспоминания своей неграмотной матери прислала Л.В. ЖУКОВА. Родилась Любовь Владимировна в 1937 году, помнит сама немногое, но «буквально каждый эпизод я пропустила через свое сердце, так ярко, эмоционально обо всем мне рассказывала моя мать».
«Мать оставляла меня с тетей и дедушкой, а иногда и с соседями, и уезжала на менку… Все, что можно было обменять, моя мать вынесла из дома. Во время поездок моя мама познакомилась со многими людьми, с некоторыми она поддерживала еще долгие годы связь… Моя мать была маленького роста, хрупкая женщина. И сейчас, вспоминая, я удивляюсь, как она могла поднимать мешки, преодолевать невзгоды. Бывало, и отнимали наменянное. И тогда домой возвращались пустыми. Питались мы с мамой мамалыгой, конечно, без мяса и хлеба. Многие не имели и этого.
Жила на Нижней Гниловской какая-то мамина подруга. Она предложила моей матери приехать к ней пожить. Нам фактически негде было жить, да и от центра как будто подальше, меньше бомбят.
Взяла мать меня, попросилась на подводу, которая ехала в ту сторону, и мы поехали по Портовой. А немецкий самолет стал преследовать нас, то снижаясь, то снова поднимаясь. Он «сопровождал» нас почти до самого места. Пули он, наверное, экономил, но поиздевался вдоволь. Бреющем полетом он едва не касался нас…
А над городом выла сирена. Не дай Бог никому испытать это. Ростов – узловой центр, ворота Кавказа, и поэтому его бомбили без передышки. Пригородные районы ночью освещали зажигательные бомбы. И если такая «зажигалка» падала на крышу дома, то он сгорал. А центр города горел. С нашего переулка, как на ладони, был виден весь Ростов, и я это помню. Весь Ростов был в огне. Горели жизненно важные объекты, такие как вокзал, хлебозавод, кондитерская. И еще долгие годы в городе оставались остовы сожженных домов. Очень долго не восстанавливалось здание, где сейчас часовой завод. Помню пленных немцев. Их можно было встретить на улицах Ростова. Они восстанавливали город. Почему-то запомнились мне их сытые физиономии. Может быть, потому, что я была чрезмерно тощей.
Кто-то назвал нас подранками. Это очень меткое определение. Мне было очень тяжело без отца. И вообще я считаю, что родители нужны всегда, сколько бы лет им ни было.
Л.В. ЖУКОВА».